| Автор | Сообщение |
|---|
|
вован1
|
|
sas5308
Фанат форума
Сообщения: 4863
|
Мой товарищ, в смертельной агонии
Не зови понапрасну друзей.
Дай-ка лучше согрею ладони я
Над дымящейся кровью твоей.
Ты не плачь, не стони, ты не маленький,
Ты не ранен, ты просто убит.
Дай на память сниму с тебя валенки.
Нам еще наступать предстоит. |
|
shah49
Завсегдатай
Сообщения: 745
|
|
валентин-сибиряк
Фанат форума
Сообщения: 8180
|
| Мороз по коже прошёл от стихотворения.Какая правда горькая бывает. |
|
aze1959
Распугиватель "гениев"
Сообщения: 6501
|
я чот не понял
валенки они не подшиты стареньки... или как то по новому? |
|
shah49
Завсегдатай
Сообщения: 745
|
|
Fanttom
Передовик
Сообщения: 1441
|
В раздумье вспомнил про Тебя,
Увидел море синих слез...
Да,это Ты спасла меня
В пучине битв и страшных гроз.
Я гордый вызов дал войне
И по солдатски ее нес.
В дороге Ты светила мне
Сияньем золотых волос.
Я помню тот противный звук,
В ознобе затряслась земля...
У смерти из костлявых рук
Тогда Ты вырвала меня.
Когда я раненый кричал,
В бреду ведя с врагами бой,
Ты как горящая свеча,
Всю ночь стояла надо мной.
Когда по мокрой,злой земле
Ползли мы ровно десять дней,
С Тобою же казалось мне-
Земля и суше и теплей.
И даже в миг,когда мороз
Звенел,кровь в жилах леденя,
Твоих пылающих волос
Костер обогревал меня.
Мне кажется,что я с Тобой
В огне совсем неуязвим
И что не быть Тебе вдовой,
Как многим сверстницам Твоим.
(Из книги "Солдаты"). |
|
|
Nabi
|
Лизистрата о Родине и войне. Леонид Филатов, 1998
Предводитель Лизистрате
...Пока вы тут беспечно верещали:
Мужчина, он такой, мол, и сякой!
Бесстыдницы, мы вас же защищали,
Оберегая глупый ваш покой.
Лизистрата
Постой!.. Ты что-то путаешь в запале!
Известно ведь любому пацану:
На вас не нападали. Вы – напали.
Вы первыми затеяли войну!
Вы гражданам защиту обещали,
А получился форменный скандал!..
Кого и от кого вы защищали,
Когда на вас никто не нападал?
Ах, сколько на земле людишек подлых!
Такие уж настали времена!..
Вы подлость преподносите, как подвиг,
И просите за это ордена!
Предводитель (надменно)
Позвольте вам заметить с укоризной –
И поскорей возьмите это в толк! –
Мы выполняем долг перед Отчизной,
Священный перед Родиною долг!
Лизистрата (раздумчиво)
Пред Родиной, конечно, неудобно...
Долги, конечно, надо отдавать...
Но почему она – в уплату долга –
С вас требует кого-то убивать?
И коль у вас пред ней долги такие,
Что даже жизнь – в уплату их – пустяк,
То хочется спросить вас, дорогие,
Зачем же вы одалживались так?
Коль Родина удар наносит сзади,
Да так, что аж в глазах потом круги,
То лучше, дорогие, не влезайте
Вы к этой страшной Родине в долги! |
|
jurij+
Фанат форума
Сообщения: 26352
|
Ус, не ведавший бритвы, скрывает твой рот.
Кровь за левой щекой, жир за правой щекой.
Где добро и где зло, ум ли твой разберет?
С глазу на глаз приветлив и добр, но потом,
Как торгаш, ты меняешься сразу лицом.
Не внимая другим, ты твердишь про свое,
А твои пустозвоны гремят языком.
Ты владеешь добром? Ты об этом забудь,
Днем угрюм, по ночам ты не можешь уснуть.
Кто завистлив и волей не тверд, тот всегда
Легковесен во гневе иль радости будь.
Все ничтожества бредят славой мирской,
Суетятся, шумят, нарушая покой.
Сомневаюсь весьма в исправленьи твоем,
Коли воля твоя стала волей чужой.
Из-за мелочи ближний обидчив навек,
Будто разума Богом лишен человек.
Нет единства, согласья, нет правды в душе,
Потому табуны твои тают как снег.
Все не впрок: и богатство, и ум, и родство,
Только зависть съедает твое естество.
Изживи этот старый порок, а не то
Разорвешь на лоскутья себя самого.
Ты тягался с другими умом и добром,
Ты себя надорвешь в состязаньи таком.
Если вовремя свой не исправишь изъян.
Ты останешься низок всегда и во всем.
И тебе никогда не утешиться впредь,
Если горки не можешь в пути одолеть.
Переменчивы все, нет опоры ни в ком.
Ну, скажи, что за польза в веселье таком?
Если мудрый наставник придет, то его
Очернят за спиной потайным шепотком.
Абай Кунанбаев |
|
|
Nabi
|
Прощание политического эмигранта
Прощай, большое государство
Истерзанный нуждой народ
Целующий сапог господ
В России нищета и барство
Веками рядышком живет
Непобедимое коварство!
Не федерация – а царство
Не граждане – а просто сброд!
На страже этого порядка
Законов нерушимый свод
Бывает, что случится схватка
Но лорд – умнее мужика,
Дубинка – крепче кулака!
Быть может, через много лет
Придет конец их злому пиру
И возвестят гонцы по миру
«В России боле рабства нет»
Забуду родину надолго,
А может вовсе не вернусь
Прощай немытая, хмельная
Кровавая, немая Русь
Артур Иордан Мысли о политике и свободе |
|
Мелиор
Старший модератор
Сообщения: 33667
|
Родина, еду я на Родину!
Пусть кричат уродина,
А она нам нравится
Хоть и не красавица |
|
Maksimov
Передовик
Сообщения: 2144
|
Полная версия стиха "Мишка косолапый".
 |
|
iv-9
Фанат форума
Сообщения: 6206
|
  К сожалению, дописка к знаменитому стишку Агнии Барто. Есть и еще одна версия от Оксаны Ивановой:
Мишка косолапый по лесу идёт,
Шишки собирает, песенки поёт.
Белка-озорница с ветки скок-поскок,
Шишку уронила прямо Мишке в лоб.
Сел на травку Мишка и давай реветь.
Испугался шишки глупенький медведь.
Больше я не буду по лесу гулять,
Больше я не стану шишки собирать.
Спрятался под ёлкой, как листок, дрожит.
Глядь — по лесу зайка серенький бежит.
Стыдно стало Мишке, лапой слёзы трет.
И в густой малинник с кузовком идёт.
Ёж-четвероножик спрятался в кустах.
Снова косолапый испугался: Ах!
Больше я не буду по лесу гулять,
Лучше я в берлоге буду сладко спать!
Мишка косолапый спит и видит сны.
Сладко спать в берлоге будет до весны. |
|
|
Nabi
|
Земля, поклонись человеку! Поэма
Олжас Сулейменов (казахский поэт, пишет на русском языке)
Посвящается Ю.А. Гагарину
...Разгадай:
Почему люди тянутся к звездам!
Почему в наших песнях
Герой — это сокол!
Почему все прекрасное,
Что он создал,
Человек, помолчав.
Называет — Высоким!
Реки вспаивают поля.
Города над рекой —
В заре,
И, как сердце, летит Земля,
Перевитая жилами рек.
Нелегко проложить пути
До вчерашних туманных звёзд.
Но трудней на земле найти
Путь,
Что в сердце своем пронёс.
Что рекою прошёл по земле.
Что навеки связал города.
Что лучом бушевал во мгле.
Освещая твои года.
Нелегко,
Но ты должен найти
Путь,
Что в сердце до звёзд
Донес,
Путь земной — продолженье пути
До сегодняшних ярких звёзд...
I
Хорошо в тёплом небе
апрельскою ранью,
Хороши облака.
Вид у неба хорош.
Но представишь нечаянно
глушь мирозданья,
Бесконечность
И скроешь улыбкою дрожь.
Говорю о себе:
Вот летишь в самолёте.
Гул мотора привычен,
И скорость обычна.
Вы, я вижу.
Вполголоса песню поёте,
Не устали — пропойте вторично.
Просто так, от безделья,
Чтоб в сон не клонило.
Вдруг
Пилот объявляет,
И вы встаёте.
Вы еще по инерции слабо поёте.
Самолет задирает железное рыло
И уходит в вираж.
Над огнями костров
Вы проходите к люку.
Гул моторов тревожен,
И чехол на спине
Полон жиденьких строп,
В этот миг все становится
Сразу дороже:
И уют мягких кресел,
И комнатный свет.
В этот миг вспоминается всё.
Что забыто.
Вся никчемность привычно
отсчитанных лет,
Миг порою становится
ярким событьем.
Забываются дни,
Позабыты года,
Век проходит по редким ступеням волненья,
Страх — ударом —
И счастье — вспышкою —
Никогда
Не забудете вы,
Несмотря ни на чьи повеленья.
Вы подходите к люку.
Бездонная жуткая темь.
Только звёзды костров
Обличают далёкую Землю,
Вас торопят,
Вы первый.
«О нет, разрешите — за тем...»
Что ж,
Тогда отойдите,
Я первым бездонность приемлю!
Гул меня подхватил!
Ночь меня обожгла!
Только тяжесть моя —
верный ориентир.
Я лечу.
Моим телом разрежена мгла.
Кувырком приближается Мир.
Хлопнул взрывом высокий тугой парашют.
Взвились,
Замерли тонкие стропы.
Тишина,
Я один!
Хохочу! Хорошо!
Я пою!
Не боюсь катастрофы!
Я уверен теперь.
Там, конечно,
Земля!
Та, которая может людей изумлять!
Я смягчил тяготение к ней парашютом,
И её в темноте
Сапогами нащупал,
Я спустился на луг...
Человек над Землёй!
Выше сил знаменитого притяженья.
Понимаю тебя, дорогой,
Дорогой!
Век приходит в мгновенья
великих волнений!
Первый век начинался тогда, дорогой.
Когда пращур отнял от земли
свои руки
И поднял в удивлении над головой
Свои тёплые-тёплые
Тяжкие-тяжкие руки.
Это было победой.
А ты оторвал от земли,
От родной.
От зелёной
Историю человека,
Осветил её пламенем
Тайны космической мглы.
Это стало началом
Второго
Великого
Века.
...Улыбнулся.
Прощально рукою махнул,
И сигнальный огонь
поднимают
На старте.
Полной грудью
ты воздух апрельский
вдохнул.
Миг!—
И воздух остался
Синеть на карте.
На экране — Земля.
На экране — Земля,
То ли дымом повитая.
То ли туманом.
На пустом полигоне
Молчали друзья;
Кто-то тихо сказал.
Побледнев: «А не рано!»
Да, товарищ,
Я знаю,
и мне не легко.
За него и за Валю,
За всех, кто привязан
К этой жизни,
И кто от неё — далеко.
Далеко-далеко.
Должен быть.
Он обязан.
Жёсткий воинский долг —
Отказаться от слёз.
Помнишь, так навсегда уходили
в разведку,
Ранним утром,
При свете погашенных звезд.
Отводя от лица
осторожную ветку.
Диски — полны огня,
И кинжал под рукой.
Помнишь, мы проползали под светом
ракеты.
Помнишь,
мы прорывались
сквозь вражьи пикеты,
Очень рано в разведку
Мы шли, дорогой.
А за нами в окопах
молчала страна,
Затаившись
в предчувствии наступленья,
Мы ползли
(А в руках рукоятки гранат).
Под колючими звездами оцепленья
Мы ползли,
как по карте космических трасс,
Вся страна.
Целый мир.
Ждут сигнала к атаке.
Он проходы
разведает для нас
В колючем.
Туманном
Космическом мраке.
II
Я влюблен в Красоту.
Я мечтал о ней сотни веков.
Пришивался к кресту.
Возносил и сносил богов.
Я создал эти реки
И ветер швырнул в моря.
Ты, Земля,
Поклонись Человеку,
Твой бог — Я.
Первый век — предыстория.
Век осмысленья дорог,
Век вихрастых тропинок.
Отчаянья, счастья, тревог,
Век прекрасный мечей,
До конца не узнавших ножон,
Пораженья приказов,
Виктории светлых строк.
Метеорит гранёный.
Пущенный из пращи.
Скорость орла бросает
В небо,
Словно стрелу.
Ветер над потными крупами
Крутит плащи.
Выстрел! И перья!
Земля подлетает к орлу.
Кони со скоростью смерти
Идут над побитой Землёй,
Там, где угаснет скорость,
Будет последний бой.
Скорость,
Вправленная в зазубренный
гнутый меч.
Гасит наотмашь всё. Что должно полечь.
Все, что в траве горячей,
Выльет предсмертный вой.
Кони зайдутся плачем
И пролетят над тобой.
Всё погибает с громом.
Словно разряд грозовой.
Всё —
Это ты,
прадед
Широкоплечий мой.
Небо весёлое манит
Твой первобытный взгляд.
Звёзды лохматые злобно
Над головой горят.
Луны глядят.
Как бешено
Вертится шар земной.
Брось,
Нe молись,
прадед
Широкоплечий мой,
...Тонет
В Бискайском заливе
корабль.
Шлюпки разбиты.
Бискайя!
Бискайя!
Мужчины любили
пиво и крабов.
В проломы била
Вода морская.
Мужчины любили
зелёный берег.
Любили шутку
И жён любили—
Сегодня,
Двенадцатого апреля,
Волны бискайские
Судно топили.
В радиорубке
пьяный радист
Пьёт капитанский
резервный ром.
С жутким эфиром —
один на один,
Плача, стучит и стучит —
«Приём!..»
В наушниках
дробный весёлый гам.
Колются
звонкие иглы морзянки,
Слушайте,
Слушайте!
Слу-у-шайте!
Там!
Там — во всем мире.
Ударили в склянки!
Там говорят:
Человек над Землёй!
Выше сил
знаменитого притяженья.
Он, наверное, добрый
и страшно злой,
Если выиграл.
Выиграл это сражение!
Крики морзянки
в эфире звенят,
Радист
Трезвонит,
Стучит полупьяный!
Исчезают морщины ущелий.
Глядят
В белый след
Штормовые глаза океанов.
...Что из прошлого видел я
Кроме музейных палат.
Где под мёртвыми стеклами
Мирно пылятся кинжалы,
Золотые погоны с халатами рядом лежат.
Сохи, чётки янтарные, брошки
и прочая жалость.
Под ногами асфальт.
Как истоптанный вечный такыр,
От газонов несёт ароматом
Горячим, как выдох.
Две монеты за вход
В позабытый неведомый мир,
А какими лишеньями
люди платили за выход!
Было всё, как всегда,
Было крупно.
Летели года,
В диком грохоте времени
Гасли внезапные вскрики.
Мы спешили уйти
От веков
Навсегда, навсегда.
Дни мелькали на лицах,
Как летние знойные блики.
Новый стиль календарный
Был принят полвека тому назад.
На сто лет позади шёл Восток
По следам машин.
Мы со скоростью света
Земную прорезали тьму
От тележных колёс
До метровых зиловских шин.
От лаптей — до скафандров,
От юрт — до высотных домов.
До 500 миллиардов
От дымных сосновых лучин.
От ликбезов —
До Ленинки в три миллиона томов.
Мы за это платили дивизиями мужчин.
Голодали наркомы, ночами листая букварь.
Продолжением Маркса явилась для нас
арифметика.
Не свернули с пути,
У мартена
встал сталевар,
Поглядела на наши невзгоды
С усмешкой Америка.
Только годы прошли.
Беспокойные, яркие дни.
Дал могучий ствол
Не сожжённый снегами росток.
Сколько книг сохранила Земля!
Ненаписанных книг,
Для тебя, мой Восток!
Серебристый корабль — «Восток».
Пронесутся года
Над раскрашенной жаркой Землёй,
За лохматые книги засядут спокойные
люди,
О, поверят они,
как я падал, вставал с тобой.
Первый Век
Торопливых, суровых, отчаянных буден.
Потому бездушное небо манит меня.
Каждый миг наступает пора тишине
изменять,
Всё оставлю —
Траву и могильные плиты
На плоской земле.
Ах,
Как хочется взять
в полёт
Боевого коня!
Скорость! Скорость! И скорость!—
Всегда сокращает путь.
Кто в пути.
Кто спешит.
Тот услышит гудение крови.
Человек на скаку
Хочет крыльями с силой взмахнуть
И лететь, распластав на лице
Соколиные брови;
И смеяться над бездной,
И верить в правдивость цветов,
В повороты крутые,
И — в ярость весеннего неба.
Мы создали себя
Обобщением боли веков.
Мы коснёмся губами полей.
Где никто до нас
Не был.
Свет земли.
Словно память моя.
Полетит наравне.
Только крупное зримо
В стремительном нашем полёте.
Я по старой привычке
качнул бы родной стороне
Плоскостями,
Но крыльев не видно
На звездолёте...
III
Я люблю тебя, жизнь.
За весну,
И за страх,
И за ярость.
Я люблю тебя, жизнь,
И за крупное,
И за малость,
За свободу движений.
За скованность
И за риск.
Я люблю тебя, жизнь.
За солёность каспийских брызг.
Человек состоит из белков
И какой-то души,
И белки нас подводят,
И души порою подводят,
Мы бываем тогда по-серьёзному
Хороши,
Когда мы остаёмся
На целой планете —
Двое.
Я люблю тебя, жизнь.
За сладость и верность разлук,
Я люблю тебя, жизнь,
За женственность
Валиных рук,
Я люблю тебя, жизнь,
За грубую ласку ребят.
Я рискую тобой
От имени наших солдат.
Все влюблённые, Валя,
Извечно на звёзды глядят,
И мы тоже.
Странно —
Все звёзды как будто летят.
Жёны летчиков.
Валя,
Не спрашивают —
«Когда?»
Сколько лётчиков, Валя,
Почувствуют в небе
взгляд.
И, качнув плоскостями.
По адресу передадут,
Много в небе апрельском
путей.
Лишь гагаринский крут.
Так в холмистой степи
Вдруг взмывает гранитный пик,
И орёл, не достигнув,
Опишет почётный круг.
Да.
Любовь.
Он любим. Он уверен. Спокоен.
За него чьё-то сердце
Болит.
Отбирали сурово:
Любим — достоин.
Про Валю расспрашивал замполит.
Матерью — степь
мы называем.
Девушкой —
мы скакуна, называем.
Мы —
Все, что дорого, величаем
Твоим
именем,
Женщина.
Родина — женщина.
История — женщина.
Честь, Отвага,
Поэзия — женщина.
Художник свободу рисует — женщиной.
Трава, лужайка, погода — женщина.
Небо — наполовину женственно.
Даже мужественность
Моя.
Может быть,
поэтому женщины
У мужских изголовий стоят.
Даже грусть и метель —
Женщина.
Слава, смерть и тревога —
Женщина.
Я люблю тебя, жизнь,
Беспокойная жизнь,
Потому, что ты—
Верная женщина.
...Исчезают морщины ущелий.
Глядят
В белый след голубые глаза океанов.
Так орлы от земли.
Не прощаясь, летят,
Я гляжу тебе вслед
Из степей Казахстана.
Средь невидимых звёзд
Ты летишь в тишине.
Мало кто не заметил
Твоё отправленье.
Гордость — дочкам оставил,
Тревогу — жене.
Мне — поэту земному —
Своё вдохновенье.
Только мужество взял.
Только веру
И долг.
Только карты
Земли и космической трассы.
С высоты
шар земной,
Как клубок дорог
Зелёных, синих
И красных.
Ниже, ниже хребты
И сосновые купы.
Он взлетел, чтоб увидеть концы
Дорог,
Чтоб видеть квадраты.
Округлость
И Кубу,
Плывущую медленно на восток.
Видеть вспышки восстаний,
Пятиконечность
сухой, зелёной,
багровой суши,
Слушать историю.
Ну и, конечно.
Вести далёкой родины слушать:
«В Леопольдвиле белые каски...
Падает раненый в скалах Атласа...
На мостовую упал Кейптаун...
Слёт пионеров у Алатау...
Негры, индейцы, арабы с пеньем
Стали на тропы.
Сжимая приклады...
В Белом доме
Забрызганы стены...
Чёрные флаги в древней Элладе...»
Парень,
Тебе с высоты виднее.
Ты пролетаешь под яркими звёздами.
Скажи нам:
Добьётся свободы Гвинея?
Будут ли годы Второго Века
Такими же
Грозными!..
Первый Век!
Мы подводим сегодня итог
Всему сделанному
И виденному.
На плечах мускулистых
Поднялся «Восток»,
Он стоит.
Он летит над обыденным.
Он летит над прошедшими,
Так довелось,
Он прошёл над рябым океаном
Парадом,
Всё увидел —
Сказания отблесков звёзд
И фантастику
пёстрых бензиновых
Радуг.
Голубые экраны
умеют хранить
Всё,
что приволокли
С континентов притоки—
Золотинки,
Измолотый веком гранит.
Киловатты
Ещё не открытого тока ...
Чтобы высчитать скорость
Полёта мечты.
Человек научился считать в биллионах.
Триллионы мгновений
Свистели мечи,
По земле миллионы прошли
Легионов.
Сто миллионов кудрявых рабов.
Сколько бомб! Сколько рвов!
И ударов плети!
Высчитать,
Высчитать скорость мечты
Нам помогли
Расчёты столетий.
Вот они — Лондоны и Парижи,
Вот они — медленные Мадриды,
Вот они — Бонны,
Безгубые,
рыжие.
Мир, наотмашь разрубленный стритами.
Вот они —
Длинные материки,
Следы джентльменских острых сапог,
Червяк Миссисипи — мощной реки,
Запад — внизу,
Сверху — «Восток».
IV
Реки вспаивают поля.
Города над рекой — в заре.
И, как сердце, лежит Земля,
Перевитая жилами рек.
Нелегко,
Но обязан найти
Все ответы на тот вопрос.
Путь земной —
Продолженье пути
До сегодняшних близких звёзд.
Что за путь!
Это долгий тяжёлый путь.
Это жизнь,
И твоя и чужая — наша.
Первый век —
Время поисков.
Не забудь.
Как поиск порою
бывает
Страшен.
Пепел поисков истины,
Стебли цветов —
Позади,
На дорогах, открытых по звёздам.
Человек создаёт и богов
И врагов,
А в конце человек
Человечество создал.
Что за путь!
Это долгий стремительный путь.
Это жизнь, молодая, горячая —
Наша!
Я прошу:
Человечество, не забудь,
Что ты стало сегодня
Значительно старше.
Мир,
Земля,
Шар земной —
Сочетание слов,
Сочетанье народов.
Мечей
И судеб.
Сколько твёрдых копыт
Над тобой пронесло!
Все пустыни твои
Нас, безжалостных, судят.
Мы — железные карлы, топтали тебя.
Мы — батыры Чингиза, дошли до Двуречья,
Мы — великие воины, шли по степям
И с тобой говорили на страшном наречье.
Мы разрушили Рим,
Мы убили Тараз,
Мы бесчестили белых и жёлтых красавиц
Мы смотрели на мир
Сквозь бойницы глаз.
Наши руки при встречах —
В ударах касались.
Гунны, монголы!
Кипчаки и персы!
Лязг крестоносцев!
Столетние войны!
Падали флаги
древних культур.
Волны — с Востока,
С Запада — волны.
Что океаны в сравнении
с этим потоком!
Танками Запада
Хлеб на Востоке потоптан.
Трупы арийцев
на тучных восточных полях,
Братской могилой
служила Земля.
Гибли не те.
Что придумали землеразделы.
Ты за других подставляешь огромное тело
Под пулемёты,
Понявшие сладость свинца.
Брат
За чужое дело отдал отца.
Чёрный и белый конь —
Бросают чёрные тени,
Кони атак и погонь —
В одной ярко-белой пене.
Северный полюс Земли
И Южный —
В одних снегах.
Как разделить огонь!
Тени раскрасить
Как?
Я рождён в стороне.
Где живут воедино
Все части света,—
Есть и Запад,
Восток и Север
В стране поэтов.
Есть края, где не знают
Обычных сибирских морозов,
Есть края, где не знают
Аральского знойного лета.
Где
Другие границы
Между частями света!
Океаны не покидают Землю,
Они верят. Солнце
Сердцем бьётся в земле.
Оно верит.
Мы сами
себя для жизни растим.
Мы ведь тоже верим,
что:
Нет Востока,
И Запада нет.
Нет у неба конца.
Нет Востока,
И Запада нет,
Два сына есть у отца.
Нет Востока,
И Запада нет.
Есть
Восход и закат,
Есть большое слово —
ЗЕМЛЯ!
Большое на всех языках.
Нет Батыев,
Наполеонов,
Есть
Циолковские
И Эйнштейны,
Нет — дивизий.
Есть — миллионы.
Есть — победы,
И нет — ничейных.
Потому что:
Где-то смерть называют
Гордостью,
Смерть на свободе,
Смерть за свободу.
Где-то жизнь называют
Горестью,
Где-то веру
кроют
при боге.
Значит, звёзды
еще образуются,
Значит, искры
ещё возгораются.
Если где-то
глаза — амбразурами,
Наши
Скорости ускоряются.
Значит, песня
ещё не окончена,
Где-то мысли —
в разрез
с судьбой.
Много вспышек
было отсрочено.
Значит,
Где-то последний бой.
Значит,
Где-то идёт борьба
С чугунным
веков притяженьем.
Где-то лёгкое званье раба
Возвращают назад
С пораженьем.
Жизнь идёт!
Беспокойная жизнь!
Под ногами тропинки рвутся,
Я люблю тебя.
Гордая жизнь.
Потому что
Ты — революция!
Люди!
Граждане всей вселенной!
Гости галактик!
Хозяева Шара!
Вы не хотите
пропасть бесследно?
Живите,
Живите,
Живите с жаром!
Живите, люди!
Живите, люди.
Вы совершили свой первый подвиг.
Преодолели земную тягость,
Чтобы потомки это запомнили —
Преодолейте земные тяжбы!
Реки, вспаивайте поля!
Города,
вставайте в заре!
Пусть, как сердце, летит Земля,
Перевитая жилами рек!
Мы найдем.
Мы должны найти
Все ответы на тот вопрос.
Путь земной —
Продолженье пути
До сегодняшних
Взятых звёзд.
V
Хорошо в синем небе
апрельскою ранью.
Хороши облака,
Вид у неба — хорош,
А представишь на час
Иль на два —
Мирозданье...
И потянет на шарик.
На клевер и рожь.
Говорю о себе.
Вот лечу в звездолёте.
И нагрузка — привычна.
И по радио — вы торопливо поёте.
Слышится, чувствуется — отлично.
Дан сигнал — приземляться.
Родные мои!
Вы с такою тревогой
Приказ отдаёте.
Эх, да что там от вас таить,
От страха ли плачут порой в звездолёте!..
Я верю!
Фантастам, почтам, учёным.
Я верю!
Слезам и холодным расчётам.
Я в десять утра, по-московскому,
Чёрным
увидел небо.
Пошли вы к чёрту.
Тревожные мысли!
Спокойней.
Спокойней.
Мне надо вернуться.
Рычаг торможения.
И две рукоятки,
Как две ладони
мужские,
Впаялись в пальцы.
Снижение.
Гул меня подхватил.
Развернул,
Раскрутил,
Только тяжесть моя —
верный
ориентир,
Мягкий воздух высот
я собой разредил,
Кувырком
На пилота обрушился мир.
Хлопнул взрывом
тугой парашют.
Взвились, замерли
Белые стропы.
Тишина.
Я один.
Хорошо! Хохочу! Я пою!
Не боюсь катастрофы!
Я уверен!
Я прав!
Вот, смотрите — Земля!
Та — с которой
взлетел!
Та — которую
щупал
Сапогами,
Губами,
Смотрите —
Земля!
Я смягчил тяготение к ней
Парашютом.
И спустился на луг.
Человек на Земле!
В сфере сил дорогого навек
притяженья
Я вернулся с победой
К любимой Земле,
Потерпевшей счастливое пораженье.
Я упал в траву...
Сбросил шлем...
Горьковатый цветочный сок...
Погоди,
Я чехол парашютный сорву.
Пригляжусь
И узнаю тебя,
цветок.
Ну-ка, дай лепестки...
Эх, родная земля.
Мы живём.
Мы торопимся,
не замечая,
Что земные луга
Нас выходят встречать
Стебельками забытого
Иван-чая.
Может, этот Иван
Тоже был вдалеке,
И, вернувшись на берег.
Стоял,
качаясь,
И упал на траву,
А в огромной руке
Был зажат, словно жизнь,
Стебелек Иван-чая.
Ты, Земля,
Для меня припасла
Самый светлый
из дней.
Белый женский платок
Промелькнул
Между тонких берёз:
— Кто ты, парень!
— Советский. Зовите людей.
— Ой, сейчас! Ты откуда летел-то?
— От самых звёзд!
Ты, Земля,
Меня женщиной встретила
Молодой,
Смуглолицей, как Валя,
Скорее увидеться с ней бы!
Вот
Луга, покачавшись.
Легли под ногами
Тропой,
Продолжением той,
Что ещё не остыла в небе...
VI
Мир жил предчувствием.
Мир знал — это свершится,
Но даже самая верная победа — всегда
неожиданна.
Сделана тысяча вдохновенных мазков,
И вдруг последний придает картина
Высочайшую глубину и осмысленность.
Художник ждал
последнего мазка —
Распахнуты настежь
в эфире
шлюзы:
«Внимание!
Говорит Москва!
Работают все радиостанции
Советского Союза!»
Дрогнул голос железного диктора:
«Новорожденный мальчик в Афинах
В честь Гагарина
назван — Юрой,
Девочка в Токио —
Валентиной...»
Пишут в редакции пенсионеры,
Пишут рабочие, и пионеры.
И инженеры.
Даже мулла,
Разочарованный в божеской вере.
Сегодня
Качают растерянных лётчиков,
Сегодня —
Двенадцатого апреля,
Поэты,
забыв о берёзовых почках.
Ломают строчки.
Ломают перья.
...Радио пишет его портрет: «Широкоплечий...»
Щупаю плечи...
«Молод... курнос...
Двадцать семь лет...»
Ровесник!..
Но разве от этого легче!
«Учился в ремесленном
на отлично...»
Я ведь тоже был в форме «РУ»!
«Жил на Речной...»
А я на Арычной!
«Честен, правдив...»
А я разве
вру!
«Любит книги и оперетту...»
А я и то, и немного —
другое!
«Он не курит»...
И я сигарету
Торопливо топчу ногою.
Я — центральный защитник
в футболе.
Но могу послужить
в нападении,
Я с улыбкой
любые боли
Выношу
От любых падений.
Я отличник по математике,
Заявляю — силен в астрономии,
В общем,
знаю до чёртовой матери.
Не откажешь
и в остроумии.
И в вечерней
даю уроки.
На любой отвечу вопрос,
И вдобавок
в плечах широкий.
Невысок,
И, вообще,— курнос.
Словом, я подошёл бы
к делу,
Я бы выдержал
центрифугу,
И моё молодое тело
Вдоль Земли
описало бы
круг.
Ну, примите же
Заявление,
Я согласен.
Могу вторым.
Если надо —
с именем Ленина
Этот подвиг
Мы повторим!..
О,таких
Молодых, зелёных.
Коренастых,
Слегка курносых
На моей земле —
миллионы!
Как подумаешь —
Выше ростом
Станешь.
Сильные и горячие.
Дорогие мои ровесники.
Вы все те же — в норе не прячете
Своё тело.
Как буревестники.
Вы смелеете
с каждым годом.
Дорогие мои ребята,
Неужели с таким народом
Океан
не осилим —
пятый!
Принимаем
Твоё заявление.
Неизвестный,
Один из многих.
Знаем,
Верим —
С именем Ленина
Ты пройдёшь
по любой дороге.
Если надо Земле
и Родине,
Если надо
Всему человечеству!»
Над могилами — куст смородины,
Словно память сутулится
вечная ...
На заводе был митинг.
Поднялся седой,
словно снег.
Он негромко сказал:
«Мы горды тобой, Юрий Гаганов...»
Он ошибся слегка.
Но его не поправили,
Нет —
Он был прав,
И неважно
в фамилии буква какая.
Важно то —
Что взлетел он с площадки
Советской страны,
Важно то —
Что спокойные люди
его провожали,
Важно то —
Что мы все
перед подвигом этим
Равны,
Важно то —
Что все страны
нам искренне
Руку пожали.
«Кто вы?
Кто вы такие?» —
Негромко спросил капитан,
Он-то знал, капитан.
Как людей океаны не любят,
А под нами шатался.
Гремел штормовой океан,
И Зиганшин ответил за всех:
«Мы — советские люди!» Мы из тех.
Что родились холодной осенней порой,
Нас согрела в далёкой дороге
горячая скорость,
Мы прошли испытанья
И льдом,
И мечом,
И золой.
Раньше всех мы хлебнули сверх меры
И радость,
И горесть.
Посмотри,
Что за сила
К бессмертью тебя привела.
Чабаны, сталевары —
Рабочие новой истории.
Впереди ещё будут дела!
И какие дела!
А пока
Поздравляй нас, Гагарин,
С победою!
Здорово!
Все цветы!
Все улыбки
Растроганной милой Земли!
Все плакаты!
Все флаги великих земных восстаний!
Молодые девчата
Тебе, дорогой, принесли!
Ветераны Земли
При твоём появлении
Встали!...
И босой негр на пыльной площади оскорблённого континента слушает, обретав лицо к небу. Он думает о величии человека.
Есть ли народ, который заставит мир склонить голову? Но есть народ, который заставил человека поднять лицо к палящему и дождливому апрельскому небу.
СЛАВА ТОМУ НАРОДУ!
Апрель, 1961
ДОБАВЛЕНО Понедельник, 15 Январь 2024, 20:33
Кем ты себя возомнил, человек?
Светлана Прилепская
"Я создал эти реки
И ветер швырнул в моря.
Ты, Земля,
Поклонись Человеку
Твой бог - Я"
Олжас Сулейменов
Кем ты себя возомнил, человек,
И вправду, Господом Богом?!
Как проживаешь отпущенный век
Мир изменяя во многом?
К худшему ты его изменил,
Поверив, что стал всемогущим.
Землю-кормилицу ты погубил
Конец, ей ускорив грядущий.
Мир этот был и прекрасен
и чист:
Реки, лесные просторы,
Воздух пьянящий и птиц
пересвист,
Высокие синие горы.
Бескрайность степная,ковыль
и полынь,
Моря, океаны, озёра.
Неба,до боли,прозрачная синь,
Морозного утра узоры.
Сманила гордыня тебя миражом,
И смело ты взялся за дело.
В миг реки в моря превратил
виражом;
В восторге душа твоя пела.
Ты нефть,кровь земли, выпивал
как вампир,
Недра Земли раздирая.
«Золота больше мне! Больше»!
твердил,
Алчно наживы желая.
Отравленный воздух,вода-кислота,
Убийца - невидимый атом,
Вот, человек, результаты труда.
И стала Земля наша адом!
Ну, сколько ты выпьешь и сколько
ты съешь?
Одежды, зачем тебе много?
Добро,что нажИл,ты с собой
не возьмешь.
Нагим предстаёшь перед Богом
Всего тебе мало, тогда ты решил,
В пробирке создать человека!
Себя всемогущим творцом возомнил
Кощунство, назвав сиё – «ЭКО»...
Тому, кто искусственно создан тобой,
Вдохнёт-ли Господь божью душу?
И кто по судьбе поведёт за собой,
Он богу, иль чёрту послушен?
На то, что ты создал,как смотрит Господь,
Доволен тобой он? Не очень?
Тебе всё равно. Свою тешишь ты плоть
И с Дьяволом вместе хохочешь.
......................
И всё ж,ты не Бог, ты не Бог,человек,
В жизни земной нашей, бренной.
И кОроток путь твой,и кОроток век,
И ты - лишь микроб во Вселенной!
ДОБАВЛЕНО Понедельник, 15 Январь 2024, 20:46
Поэма "Земля, поклонись человеку!" написано Олжасом Сулейменовым в 1961 г на волне развития научно технического прогресса Советского Союза, а стихи Светланы Прилепской "Кем ты себя возомнил,человек?" написаны спустя полвека и оценивая два произведения мы увидели никчемность человечества... |
|
Мелиор
Старший модератор
Сообщения: 33667
|
А. С. Пушкин (Русский поэт)
Евгений Онегин
Глава I
«Мой дядя самых честных правил,
Когда не в шутку занемог,
Он уважать себя заставил
И лучше выдумать не мог.
Его пример другим наука;
Но, боже мой, какая скука
С больным сидеть и день и ночь,
Не отходя ни шагу прочь!
Какое низкое коварство
Полуживого забавлять,
Ему подушки поправлять,
Печально подносить лекарство,
Вздыхать и думать про себя:
Когда же черт возьмет тебя!»
II
Так думал молодой повеса,
Летя в пыли на почтовых,
Всевышней волею Зевеса
Наследник всех своих родных.
Друзья Людмилы и Руслана!
С героем моего романа
Без предисловий, сей же час
Позвольте познакомить вас:
Онегин, добрый мой приятель,
Родился на брегах Невы,
Где, может быть, родились вы
Или блистали, мой читатель;
Там некогда гулял и я:
Но вреден север для меня 1.
III
Служив отлично благородно,
Долгами жил его отец,
Давал три бала ежегодно
И промотался наконец.
Судьба Евгения хранила:
Сперва Madame за ним ходила,
Потом Monsieur ее сменил.
Ребенок был резов, но мил.
Monsieur l'Abbé, француз убогой,
Чтоб не измучилось дитя,
Учил его всему шутя,
Не докучал моралью строгой,
Слегка за шалости бранил
И в Летний сад гулять водил.
IV
Когда же юности мятежной
Пришла Евгению пора,
Пора надежд и грусти нежной,
Monsieur прогнали со двора.
Вот мой Онегин на свободе;
Острижен по последней моде,
Как dandy 2 лондонский одет —
И наконец увидел свет.
Он по-французски совершенно
Мог изъясняться и писал;
Легко мазурку танцевал
И кланялся непринужденно;
Чего ж вам больше? Свет решил,
Что он умен и очень мил.
V
Мы все учились понемногу
Чему-нибудь и как-нибудь,
Так воспитаньем, слава богу,
У нас немудрено блеснуть.
Онегин был по мненью многих
(Судей решительных и строгих)
Ученый малый, но педант:
Имел он счастливый талант
Без принужденья в разговоре
Коснуться до всего слегка,
С ученым видом знатока
Хранить молчанье в важном споре
И возбуждать улыбку дам
Огнем нежданных эпиграмм.
VI
Латынь из моды вышла ныне:
Так, если правду вам сказать,
Он знал довольно по-латыне,
Чтоб эпиграфы разбирать,
Потолковать об Ювенале,
В конце письма поставить vale,
Да помнил, хоть не без греха,
Из Энеиды два стиха.
Он рыться не имел охоты
В хронологической пыли
Бытописания земли:
Но дней минувших анекдоты
От Ромула до наших дней
Хранил он в памяти своей.
VII
Высокой страсти не имея
Для звуков жизни не щадить,
Не мог он ямба от хорея,
Как мы ни бились, отличить.
Бранил Гомера, Феокрита;
Зато читал Адама Смита
И был глубокой эконом,
То есть умел судить о том,
Как государство богатеет,
И чем живет, и почему
Не нужно золота ему,
Когда простой продукт имеет.
Отец понять его не мог
И земли отдавал в залог.
VIII
Всего, что знал еще Евгений,
Пересказать мне недосуг;
Но в чем он истинный был гений,
Что знал он тверже всех наук,
Что было для него измлада
И труд, и мука, и отрада,
Что занимало целый день
Его тоскующую лень, —
Была наука страсти нежной,
Которую воспел Назон,
За что страдальцем кончил он
Свой век блестящий и мятежный
В Молдавии, в глуши степей,
Вдали Италии своей.
IX
X
Как рано мог он лицемерить,
Таить надежду, ревновать,
Разуверять, заставить верить,
Казаться мрачным, изнывать,
Являться гордым и послушным,
Внимательным иль равнодушным!
Как томно был он молчалив,
Как пламенно красноречив,
В сердечных письмах как небрежен!
Одним дыша, одно любя,
Как он умел забыть себя!
Как взор его был быстр и нежен,
Стыдлив и дерзок, а порой
Блистал послушною слезой!
XI
Как он умел казаться новым,
Шутя невинность изумлять,
Пугать отчаяньем готовым,
Приятной лестью забавлять,
Ловить минуту умиленья,
Невинных лет предубежденья
Умом и страстью побеждать,
Невольной ласки ожидать,
Молить и требовать признанья,
Подслушать сердца первый звук,
Преследовать любовь, и вдруг
Добиться тайного свиданья...
И после ей наедине
Давать уроки в тишине!
XII
Как рано мог уж он тревожить
Сердца кокеток записных!
Когда ж хотелось уничтожить
Ему соперников своих,
Как он язвительно злословил!
Какие сети им готовил!
Но вы, блаженные мужья,
С ним оставались вы друзья:
Его ласкал супруг лукавый,
Фобласа давний ученик,
И недоверчивый старик,
И рогоносец величавый,
Всегда довольный сам собой,
Своим обедом и женой.
XIII. XIV
XV
Бывало, он еще в постеле:
К нему записочки несут.
Что? Приглашенья? В самом деле,
Три дома на вечер зовут:
Там будет бал, там детский праздник.
Куда ж поскачет мой проказник?
С кого начнет он? Все равно:
Везде поспеть немудрено.
Покамест в утреннем уборе,
Надев широкий боливар 3,
Онегин едет на бульвар
И там гуляет на просторе,
Пока недремлющий брегет
Не прозвонит ему обед.
XVI
Уж тёмно: в санки он садится.
«Пади, пади!» — раздался крик;
Морозной пылью серебрится
Его бобровый воротник.
К Talon 4 помчался: он уверен,
Что там уж ждет его Каверин.
Вошел: и пробка в потолок,
Вина кометы брызнул ток;
Пред ним roast-beef окровавленный,
И трюфли, роскошь юных лет,
Французской кухни лучший цвет,
И Страсбурга пирог нетленный
Меж сыром лимбургским живым
И ананасом золотым.
XVII
Еще бокалов жажда просит
Залить горячий жир котлет,
Но звон брегета им доносит,
Что новый начался балет.
Театра злой законодатель,
Непостоянный обожатель
Очаровательных актрис,
Почетный гражданин кулис,
Онегин полетел к театру,
Где каждый, вольностью дыша,
Готов охлопать entrechat,
Обшикать Федру, Клеопатру,
Моину вызвать (для того,
Чтоб только слышали его).
XVIII
Волшебный край! там в стары годы,
Сатиры смелый властелин,
Блистал Фонвизин, друг свободы,
И переимчивый Княжнин;
Там Озеров невольны дани
Народных слез, рукоплесканий
С младой Семеновой делил;
Там наш Катенин воскресил
Корнеля гений величавый;
Там вывел колкий Шаховской
Своих комедий шумный рой,
Там и Дидло венчался славой,
Там, там под сению кулис
Младые дни мои неслись.
XIX
Мои богини! что вы? где вы?
Внемлите мой печальный глас:
Всё те же ль вы? другие ль девы,
Сменив, не заменили вас?
Услышу ль вновь я ваши хоры?
Узрю ли русской Терпсихоры
Душой исполненный полет?
Иль взор унылый не найдет
Знакомых лиц на сцене скучной,
И, устремив на чуждый свет
Разочарованный лорнет,
Веселья зритель равнодушный,
Безмолвно буду я зевать
И о былом воспоминать?
XX
Театр уж полон; ложи блещут;
Партер и кресла — все кипит;
В райке нетерпеливо плещут,
И, взвившись, занавес шумит.
Блистательна, полувоздушна,
Смычку волшебному послушна,
Толпою нимф окружена,
Стоит Истомина; она,
Одной ногой касаясь пола,
Другою медленно кружит,
И вдруг прыжок, и вдруг летит,
Летит, как пух от уст Эола;
То стан совьет, то разовьет
И быстрой ножкой ножку бьет.
XXI
Все хлопает. Онегин входит,
Идет меж кресел по ногам,
Двойной лорнет скосясь наводит
На ложи незнакомых дам;
Все ярусы окинул взором,
Всё видел: лицами, убором
Ужасно недоволен он;
С мужчинами со всех сторон
Раскланялся, потом на сцену
В большом рассеянье взглянул,
Отворотился — и зевнул,
И молвил: «Всех пора на смену;
Балеты долго я терпел,
Но и Дидло мне надоел» 5.
XXII
Еще амуры, черти, змеи
На сцене скачут и шумят;
Еще усталые лакеи
На шубах у подъезда спят;
Еще не перестали топать,
Сморкаться, кашлять, шикать, хлопать;
Еще снаружи и внутри
Везде блистают фонари;
Еще, прозябнув, бьются кони,
Наскуча упряжью своей,
И кучера, вокруг огней,
Бранят господ и бьют в ладони —
А уж Онегин вышел вон;
Домой одеться едет он.
XXIII
Изображу ль в картине верной
Уединенный кабинет,
Где мод воспитанник примерный
Одет, раздет и вновь одет?
Все, чем для прихоти обильной
Торгует Лондон щепетильный
И по Балтическим волнам
За лес и сало возит нам,
Все, что в Париже вкус голодный,
Полезный промысел избрав,
Изобретает для забав,
Для роскоши, для неги модной, —
Все украшало кабинет
Философа в осьмнадцать лет.
XXIV
Янтарь на трубках Цареграда,
Фарфор и бронза на столе,
И, чувств изнеженных отрада,
Духи в граненом хрустале;
Гребенки, пилочки стальные,
Прямые ножницы, кривые
И щетки тридцати родов
И для ногтей и для зубов.
Руссо (замечу мимоходом)
Не мог понять, как важный Грим
Смел чистить ногти перед ним,
Красноречивым сумасбродом 6.
Защитник вольности и прав
В сем случае совсем неправ.
XXV
Быть можно дельным человеком
И думать о красе ногтей:
К чему бесплодно спорить с веком?
Обычай деспот меж людей.
Второй Чадаев, мой Евгений,
Боясь ревнивых осуждений,
В своей одежде был педант
И то, что мы назвали франт.
Он три часа по крайней мере
Пред зеркалами проводил
И из уборной выходил
Подобный ветреной Венере,
Когда, надев мужской наряд,
Богиня едет в маскарад.
XXVI
В последнем вкусе туалетом
Заняв ваш любопытный взгляд,
Я мог бы пред ученым светом
Здесь описать его наряд;
Конечно б это было смело,
Описывать мое же дело:
Но панталоны, фрак, жилет,
Всех этих слов на русском нет;
А вижу я, винюсь пред вами,
Что уж и так мой бедный слог
Пестреть гораздо б меньше мог
Иноплеменными словами,
Хоть и заглядывал я встарь
В Академический словарь.
XXVII
У нас теперь не то в предмете:
Мы лучше поспешим на бал,
Куда стремглав в ямской карете
Уж мой Онегин поскакал.
Перед померкшими домами
Вдоль сонной улицы рядами
Двойные фонари карет
Веселый изливают свет
И радуги на снег наводят;
Усеян плошками кругом,
Блестит великолепный дом;
По цельным окнам тени ходят,
Мелькают профили голов
И дам и модных чудаков.
XXVIII
Вот наш герой подъехал к сеням;
Швейцара мимо он стрелой
Взлетел по мраморным ступеням,
Расправил волоса рукой,
Вошел. Полна народу зала;
Музыка уж греметь устала;
Толпа мазуркой занята;
Кругом и шум и теснота;
Бренчат кавалергарда шпоры;
Летают ножки милых дам;
По их пленительным следам
Летают пламенные взоры,
И ревом скрыпок заглушен
Ревнивый шепот модных жен.
XXIX
Во дни веселий и желаний
Я был от балов без ума:
Верней нет места для признаний
И для вручения письма.
О вы, почтенные супруги!
Вам предложу свои услуги;
Прошу мою заметить речь:
Я вас хочу предостеречь.
Вы также, маменьки, построже
За дочерьми смотрите вслед:
Держите прямо свой лорнет!
Не то... не то, избави боже!
Я это потому пишу,
Что уж давно я не грешу.
XXX
Увы, на разные забавы
Я много жизни погубил!
Но если б не страдали нравы,
Я балы б до сих пор любил.
Люблю я бешеную младость,
И тесноту, и блеск, и радость,
И дам обдуманный наряд;
Люблю их ножки; только вряд
Найдете вы в России целой
Три пары стройных женских ног.
Ах! долго я забыть не мог
Две ножки... Грустный, охладелый,
Я всё их помню, и во сне
Они тревожат сердце мне.
XXXI
Когда ж и где, в какой пустыне,
Безумец, их забудешь ты?
Ах, ножки, ножки! где вы ныне?
Где мнете вешние цветы?
Взлелеяны в восточной неге,
На северном, печальном снеге
Вы не оставили следов:
Любили мягких вы ковров
Роскошное прикосновенье.
Давно ль для вас я забывал
И жажду славы и похвал,
И край отцов, и заточенье?
Исчезло счастье юных лет,
Как на лугах ваш легкий след.
XXXII
Дианы грудь, ланиты Флоры
Прелестны, милые друзья!
Однако ножка Терпсихоры
Прелестней чем-то для меня.
Она, пророчествуя взгляду
Неоцененную награду,
Влечет условною красой
Желаний своевольный рой.
Люблю ее, мой друг Эльвина,
Под длинной скатертью столов,
Весной на мураве лугов,
Зимой на чугуне камина,
На зеркальном паркете зал,
У моря на граните скал.
XXXIII
Я помню море пред грозою:
Как я завидовал волнам,
Бегущим бурной чередою
С любовью лечь к ее ногам!
Как я желал тогда с волнами
Коснуться милых ног устами!
Нет, никогда средь пылких дней
Кипящей младости моей
Я не желал с таким мученьем
Лобзать уста младых Армид,
Иль розы пламенных ланит,
Иль перси, полные томленьем;
Нет, никогда порыв страстей
Так не терзал души моей!
XXXIV
Мне памятно другое время!
В заветных иногда мечтах
Держу я счастливое стремя...
И ножку чувствую в руках;
Опять кипит воображенье,
Опять ее прикосновенье
Зажгло в увядшем сердце кровь,
Опять тоска, опять любовь!..
Но полно прославлять надменных
Болтливой лирою своей;
Они не стоят ни страстей,
Ни песен, ими вдохновенных:
Слова и взор волшебниц сих
Обманчивы... как ножки их.
XXXV
Что ж мой Онегин? Полусонный
В постелю с бала едет он:
А Петербург неугомонный
Уж барабаном пробужден.
Встает купец, идет разносчик,
На биржу тянется извозчик,
С кувшином охтенка спешит,
Под ней снег утренний хрустит.
Проснулся утра шум приятный.
Открыты ставни; трубный дым
Столбом восходит голубым,
И хлебник, немец аккуратный,
В бумажном колпаке, не раз
Уж отворял свой васисдас.
XXXVI
Но, шумом бала утомленный
И утро в полночь обратя,
Спокойно спит в тени блаженной
Забав и роскоши дитя.
Проснется за полдень, и снова
До утра жизнь его готова,
Однообразна и пестра.
И завтра то же, что вчера.
Но был ли счастлив мой Евгений,
Свободный, в цвете лучших лет,
Среди блистательных побед,
Среди вседневных наслаждений?
Вотще ли был он средь пиров
Неосторожен и здоров?
XXXVII
Нет: рано чувства в нем остыли;
Ему наскучил света шум;
Красавицы не долго были
Предмет его привычных дум;
Измены утомить успели;
Друзья и дружба надоели,
Затем, что не всегда же мог
Beef-steaks и страсбургский пирог
Шампанской обливать бутылкой
И сыпать острые слова,
Когда болела голова;
И хоть он был повеса пылкой,
Но разлюбил он наконец
И брань, и саблю, и свинец.
XXXVIII
Недуг, которого причину
Давно бы отыскать пора,
Подобный английскому сплину,
Короче: русская хандра
Им овладела понемногу;
Он застрелиться, слава богу,
Попробовать не захотел,
Но к жизни вовсе охладел.
Как Child-Harold, угрюмый, томный
В гостиных появлялся он;
Ни сплетни света, ни бостон,
Ни милый взгляд, ни вздох нескромный,
Ничто не трогало его,
Не замечал он ничего.
XXXIX. XL. XLI
XLII
Причудницы большого света!
Всех прежде вас оставил он;
И правда то, что в наши лета
Довольно скучен высший тон;
Хоть, может быть, иная дама
Толкует Сея и Бентама,
Но вообще их разговор
Несносный, хоть невинный вздор;
К тому ж они так непорочны,
Так величавы, так умны,
Так благочестия полны,
Так осмотрительны, так точны,
Так неприступны для мужчин,
Что вид их уж рождает сплин 7.
XLIII
И вы, красотки молодые,
Которых позднею порой
Уносят дрожки удалые
По петербургской мостовой,
И вас покинул мой Евгений.
Отступник бурных наслаждений,
Онегин дома заперся,
Зевая, за перо взялся,
Хотел писать — но труд упорный
Ему был тошен; ничего
Не вышло из пера его,
И не попал он в цех задорный
Людей, о коих не сужу,
Затем, что к ним принадлежу.
XLIV
И снова, преданный безделью,
Томясь душевной пустотой,
Уселся он — с похвальной целью
Себе присвоить ум чужой;
Отрядом книг уставил полку,
Читал, читал, а всё без толку:
Там скука, там обман иль бред;
В том совести, в том смысла нет;
На всех различные вериги;
И устарела старина,
И старым бредит новизна.
Как женщин, он оставил книги,
И полку, с пыльной их семьей,
Задернул траурной тафтой.
XLV
Условий света свергнув бремя,
Как он, отстав от суеты,
С ним подружился я в то время.
Мне нравились его черты,
Мечтам невольная преданность,
Неподражательная странность
И резкий, охлажденный ум.
Я был озлоблен, он угрюм;
Страстей игру мы знали оба;
Томила жизнь обоих нас;
В обоих сердца жар угас;
Обоих ожидала злоба
Слепой Фортуны и людей
На самом утре наших дней.
XLVI
Кто жил и мыслил, тот не может
В душе не презирать людей;
Кто чувствовал, того тревожит
Призрак невозвратимых дней:
Тому уж нет очарований,
Того змия воспоминаний,
Того раскаянье грызет.
Все это часто придает
Большую прелесть разговору.
Сперва Онегина язык
Меня смущал; но я привык
К его язвительному спору,
И к шутке, с желчью пополам,
И злости мрачных эпиграмм.
XLVII
Как часто летнею порою,
Когда прозрачно и светло
Ночное небо над Невою 8
И вод веселое стекло
Не отражает лик Дианы,
Воспомня прежних лет романы,
Воспомня прежнюю любовь,
Чувствительны, беспечны вновь,
Дыханьем ночи благосклонной
Безмолвно упивались мы!
Как в лес зеленый из тюрьмы
Перенесен колодник сонный,
Так уносились мы мечтой
К началу жизни молодой.
XLVIII
С душою, полной сожалений,
И опершися на гранит,
Стоял задумчиво Евгений,
Как описал себя пиит 9.
Все было тихо; лишь ночные
Перекликались часовые,
Да дрожек отдаленный стук
С Мильонной раздавался вдруг;
Лишь лодка, веслами махая,
Плыла по дремлющей реке:
И нас пленяли вдалеке
Рожок и песня удалая...
Но слаще, средь ночных забав,
Напев Торкватовых октав!
XLIX
Адриатические волны,
О Брента! нет, увижу вас
И, вдохновенья снова полный,
Услышу ваш волшебный глас!
Он свят для внуков Аполлона;
По гордой лире Альбиона
Он мне знаком, он мне родной.
Ночей Италии златой
Я негой наслажусь на воле,
С венецианкою младой,
То говорливой, то немой,
Плывя в таинственной гондоле;
С ней обретут уста мои
Язык Петрарки и любви.
L
Придет ли час моей свободы?
Пора, пора! — взываю к ней;
Брожу над морем 10, жду погоды,
Маню ветрила кораблей.
Под ризой бурь, с волнами споря,
По вольному распутью моря
Когда ж начну я вольный бег?
Пора покинуть скучный брег
Мне неприязненной стихии
И средь полуденных зыбей,
Под небом Африки моей 11,
Вздыхать о сумрачной России,
Где я страдал, где я любил,
Где сердце я похоронил.
LI
Онегин был готов со мною
Увидеть чуждые страны;
Но скоро были мы судьбою
На долгой срок разведены.
Отец его тогда скончался.
Перед Онегиным собрался
Заимодавцев жадный полк.
У каждого свой ум и толк:
Евгений, тяжбы ненавидя,
Довольный жребием своим,
Наследство предоставил им,
Большой потери в том не видя
Иль предузнав издалека
Кончину дяди старика.
LII
Вдруг получил он в самом деле
От управителя доклад,
Что дядя при смерти в постеле
И с ним проститься был бы рад.
Прочтя печальное посланье,
Евгений тотчас на свиданье
Стремглав по почте поскакал
И уж заранее зевал,
Приготовляясь, денег ради,
На вздохи, скуку и обман
(И тем я начал мой роман);
Но, прилетев в деревню дяди,
Его нашел уж на столе,
Как дань готовую земле.
LIII
Нашел он полон двор услуги;
К покойнику со всех сторон
Съезжались недруги и други,
Охотники до похорон.
Покойника похоронили.
Попы и гости ели, пили
И после важно разошлись,
Как будто делом занялись.
Вот наш Онегин — сельский житель,
Заводов, вод, лесов, земель
Хозяин полный, а досель
Порядка враг и расточитель,
И очень рад, что прежний путь
Переменил на что-нибудь.
LIV
Два дня ему казались новы
Уединенные поля,
Прохлада сумрачной дубровы,
Журчанье тихого ручья;
На третий роща, холм и поле
Его не занимали боле;
Потом уж наводили сон;
Потом увидел ясно он,
Что и в деревне скука та же,
Хоть нет ни улиц, ни дворцов,
Ни карт, ни балов, ни стихов.
Хандра ждала его на страже,
И бегала за ним она,
Как тень иль верная жена.
LV
Я был рожден для жизни мирной,
Для деревенской тишины;
В глуши звучнее голос лирный,
Живее творческие сны.
Досугам посвятясь невинным,
Брожу над озером пустынным,
И far niente мой закон.
Я каждым утром пробужден
Для сладкой неги и свободы:
Читаю мало, долго сплю,
Летучей славы не ловлю.
Не так ли я в былые годы
Провел в бездействии, в тени
Мои счастливейшие дни?
LVI
Цветы, любовь, деревня, праздность,
Поля! я предан вам душой.
Всегда я рад заметить разность
Между Онегиным и мной,
Чтобы насмешливый читатель
Или какой-нибудь издатель
Замысловатой клеветы,
Сличая здесь мои черты,
Не повторял потом безбожно,
Что намарал я свой портрет,
Как Байрон, гордости поэт,
Как будто нам уж невозможно
Писать поэмы о другом,
Как только о себе самом.
LVII
Замечу кстати: все поэты —
Любви мечтательной друзья.
Бывало, милые предметы
Мне снились, и душа моя
Их образ тайный сохранила;
Их после муза оживила:
Так я, беспечен, воспевал
И деву гор, мой идеал,
И пленниц берегов Салгира.
Теперь от вас, мои друзья,
Вопрос нередко слышу я:
«О ком твоя вздыхает лира?
Кому, в толпе ревнивых дев,
Ты посвятил ее напев?
LVIII
Чей взор, волнуя вдохновенье,
Умильной лаской наградил
Твое задумчивое пенье?
Кого твой стих боготворил?»
И, други, никого, ей-богу!
Любви безумную тревогу
Я безотрадно испытал.
Блажен, кто с нею сочетал
Горячку рифм: он тем удвоил
Поэзии священный бред,
Петрарке шествуя вослед,
А муки сердца успокоил,
Поймал и славу между тем;
Но я, любя, был глуп и нем.
LIX
Прошла любовь, явилась муза,
И прояснился темный ум.
Свободен, вновь ищу союза
Волшебных звуков, чувств и дум;
Пишу, и сердце не тоскует,
Перо, забывшись, не рисует,
Близ неоконченных стихов,
Ни женских ножек, ни голов;
Погасший пепел уж не вспыхнет,
Я всё грущу; но слез уж нет,
И скоро, скоро бури след
В душе моей совсем утихнет:
Тогда-то я начну писать
Поэму песен в двадцать пять.
LX
Я думал уж о форме плана
И как героя назову;
Покамест моего романа
Я кончил первую главу;
Пересмотрел все это строго:
Противоречий очень много,
Но их исправить не хочу.
Цензуре долг свой заплачу
И журналистам на съеденье
Плоды трудов моих отдам:
Иди же к невским берегам,
Новорожденное творенье,
И заслужи мне славы дань:
Кривые толки, шум и брань!
Продолжение следует |
|
jurij+
Фанат форума
Сообщения: 26352
|
Михаил Лермонтов
Бородино
— Скажи-ка, дядя, ведь недаром
Москва, спаленная пожаром,
Французу отдана?
Ведь были ж схватки боевые,
Да, говорят, еще какие!
Недаром помнит вся Россия
Про день Бородина!
— Да, были люди в наше время,
Не то, что нынешнее племя:
Богатыри — не вы!
Плохая им досталась доля:
Немногие вернулись с поля…
Не будь на то господня воля,
Не отдали б Москвы!
Мы долго молча отступали,
Досадно было, боя ждали,
Ворчали старики:
«Что ж мы? на зимние квартиры?
Не смеют, что ли, командиры
Чужие изорвать мундиры
О русские штыки?»
И вот нашли большое поле:
Есть разгуляться где на воле!
Построили редут.
У наших ушки на макушке!
Чуть утро осветило пушки
И леса синие верхушки —
Французы тут как тут.
Забил заряд я в пушку туго
И думал: угощу я друга!
Постой-ка, брат мусью!
Что тут хитрить, пожалуй к бою;
Уж мы пойдем ломить стеною,
Уж постоим мы головою
За родину свою!
Два дня мы были в перестрелке.
Что толку в этакой безделке?
Мы ждали третий день.
Повсюду стали слышны речи:
«Пора добраться до картечи!»
И вот на поле грозной сечи
Ночная пала тень.
Прилег вздремнуть я у лафета,
И слышно было до рассвета,
Как ликовал француз.
Но тих был наш бивак открытый:
Кто кивер чистил весь избитый,
Кто штык точил, ворча сердито,
Кусая длинный ус.
И только небо засветилось,
Все шумно вдруг зашевелилось,
Сверкнул за строем строй.
Полковник наш рожден был хватом:
Слуга царю, отец солдатам…
Да, жаль его: сражен булатом,
Он спит в земле сырой.
И молвил он, сверкнув очами:
«Ребята! не Москва ль за нами?
Умремте ж под Москвой,
Как наши братья умирали!»
И умереть мы обещали,
И клятву верности сдержали
Мы в Бородинский бой.
Ну ж был денек! Сквозь дым летучий
Французы двинулись, как тучи,
И всё на наш редут.
Уланы с пестрыми значками,
Драгуны с конскими хвостами,
Все промелькнули перед нами,
Все побывали тут.
Вам не видать таких сражений!..
Носились знамена, как тени,
В дыму огонь блестел,
Звучал булат, картечь визжала,
Рука бойцов колоть устала,
И ядрам пролетать мешала
Гора кровавых тел.
Изведал враг в тот день немало,
Что значит русский бой удалый,
Наш рукопашный бой!..
Земля тряслась — как наши груди,
Смешались в кучу кони, люди,
И залпы тысячи орудий
Слились в протяжный вой…
Вот смерклось. Были все готовы
Заутра бой затеять новый
И до конца стоять…
Вот затрещали барабаны —
И отступили бусурманы.
Тогда считать мы стали раны,
Товарищей считать.
Да, были люди в наше время,
Могучее, лихое племя:
Богатыри — не вы.
Плохая им досталась доля:
Немногие вернулись с поля.
Когда б на то не божья воля,
Не отдали б Москвы!
1837 г. |
|
Некто Никто
Фанат форума
Сообщения: 4200
|
парни, вас кто-то укусил? Моя мышь выражает протест.
jurij+, ты ваащето не понял сарказма Мелиор-а. Слава богу (не в качестве имени собственного, фразеологизм  ), что "Войну и мир" не стал выкладывать... |
|
|
Nabi
|
| Мелиор писал: | | А. С. Пушкин (Русский поэт) |
Напомнило мне:
| Цитата: | Приходит Моня Рабинович из школы домой в слезах:
- Мама, меня назвали жидовской мордой!
- Привыкай, сынок, ты будешь жидовской мордой в школе, в институте, в аспирантуре... Зато когда ты получишь Нобелевскую премию, тебя назовут великим русским учёным! |
В этом вся суть русского национализма |
|
jurij+
Фанат форума
Сообщения: 26352
|
| Цитата: | | jurij+, ты ваащето не понял сарказма Мелиор-а |
Спасибо тебе тебе, за твою брную фатазию. |
|
Мелиор
Старший модератор
Сообщения: 33667
|
| Некто Никто писал: |
jurij+, ты ваащето не понял сарказма Мелиор-а. |
Да, видать не понял
Смотрю глава вторая напрашивается  |
|
|
